|
|
Статьи, Анализы, Обзоры
отмежёвывается от всякой мирской этики и сохраняет тождество только самой себе. Напротив, этика, которая не есть одновременно и противоэтика (т.е. этика, расходящаяся с мирской этикой), как мы видим в современном индустриальном и постиндустриальном обществе, не сохраняет тождества самой себе и легко распадается .
Жизнь в любви членов христианской общины образует духовное сродство, которое превосходит всякое естественное сродство её членов. Но чтобы эта любовь существовала и была действительной в духовном сродстве, требуется разрыв со всяким естественным сродством. Этот разрыв может обратиться в ненависть, что сперва покажется противоречащим духу Евангелия любви.
Но
«аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену и чад, и братию и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик»
(Лк. 14, 26). Эта ненависть, которая увенчивается ненавистью к себе, не представляется как страсть, но как бесстрастие, и необходима для создания нового духовного сродства, основанного во Христе. Общество, которое строится таким образом, развивает новый тип нравственности, нравственность «братства» (η αδελφικοτητα) .
Этика такого типа заметна в христианских общинах первых веков и везде, где предпринимаются подобные усилия по освящению и обновлению христианской жизни. Поэтому в таких случаях созидается новый дух и используется новая терминология для определения отношений членов общества, которые именуются между собой братьями. Таким образом выражается новый образ сродства, который развивает и превосходит естественное сродство.
Этика этих обществ действует как противоэтика в сравнении с этикой окружающего мира. Более того, эту этику естественно будет разделить на внутреннюю этику и внешнюю этику, отличая поведение членов общины по отношению друг ко другу от поведения их к стоящим вне общины. Это различие ограничивается в христианстве тактикой применения одной единой этики, пусть даже если в других обществах отличие внутренней этики от внешней и может стать существенным. Так, Закон Ветхого Завета, ограничивая любовь только израильтянами, создал внутреннюю этику, существенно отличающуюся от внешней, тогда как Христос, уча любви к врагам, упразднил всякое существенное различие между внутренней этикой и внешней этикой.
В области церковной отличие внутренней этики от внешней этики должно относиться только к тактике, а не к существу этики. Конечно, на практике мы наблюдаем, что и здесь появляются различия между двумя этиками, которые не ограничиваются тактикой, но распространяются и на сущность. Это составляет специфику феномена, которую можно проанализировать, проверив, как толковали заповеди христианского Предания в различных странах и в различные эпохи. В этом направлении нужно исследовать, как, например, заповедь любви к врагам представлялась в эпоху гонений, как – в византийскую эпоху, как – в эпоху власти турок и как – сегодня. Можно заметить, когда эта заповедь выходит на первый план, а когда замалчивается, в чём она акцентируется и как толкуется . Это волнообразное движение вполне исторично.
Конечно, в практической жизни мы замечаем, что не только в Израиле, но и в христианстве появляются различия внутренней этики и внешней этики, которые относятся не к тактике, но распространяются и на суть отношений. Это особая тема, которую также нужно исследовать.
Путь христианской этики в истории от начала и до сего дня не был однотипным. Различный облик этики связан с историческим окружением, в котором христианство жило и передавалось. Так, если в доконстантиновскую эпоху христианская этика среди идолопоклоннического мира действительно представлялась в обычной практике как противоэтика, то с признанием христианства как официальной религии положение дел стало меняться. Христианская этика начала становиться этикой более обширного сообщества и так утратила свое отличительное свойство быть противоэтикой. Новой областью, в которой она продолжала быть противоэтикой, была пустыня, где и процвело монашество.
Это вовсе не означает, что христианская этика переместилась в пустыню и только там пребывала. Напротив, Отцы Церкви этого времени особо подчёркивали необходимость соблюдения всех заповедей всеми верующими и тождественность нравственных обязанностей монахов и мирян. Как отмечает святитель Иоанн Златоуст, за исключением девства или безбрачия, которые представляют собой особые обязательства монахов ради более свободного, не знающего увлечений, пригвождения себя к воле Божией, все остальные нравственные принципы и заповеди монашества относятся к единому содержанию христианской нравственности .
Это и есть учение о долге в христианской этике. Таким образом, этика христианина не может быть разделена на аскетическую и мирскую. Различие между мирянами и монахами ограничивается предпочтением брачной или безбрачной жизни. А заповеди обращены ко всем верным, и обязательства суть общие для всех. На практике, конечно, особенно в последующей жизни Церкви, дела значительно отклонились от слов. В итоге это различие стало не только тактическим, но распространилось и на суть этики.
Так, хотя настоящее христианское учение о долге не утрачивало своей силы, постепенно выработалось ясное различие между мирской и монашеской нравственностью. Святой Максим Исповедник, противопоставляя этику мирян этике монахов, отмечает: «Успехи мирских людей – это падения для монахов. И успехи монахов – это падения для мирских людей. Например, успехи мирских людей – это богатство, слава, мирская власть, наслаждение, доброе здоровье, многодетность и подобные вещи, но если их приобретёт монах, то это означает его крушение. А успехи монаха – это, напротив, нестяжание, бесславие, бессилие, воздержанность, злострадание и подобные вещи, и если любитель мира достигнет этого вопреки своему намерению, то почувствует это и ощутит сразу как великую неудачу, так что даже может дойти до самоубийства, что с некоторыми случалось» .
Конечно, описание Максима Исповедника противопоставляет здесь совершенную монашескую жизнь полностью обмирщённой жизни мирских людей. Но на практике этика церковного большинства оказывается деградацией подлинной христианской этики, так что под вопрос ставится даже сохранение её соответствия христианству. Поэтому иногда в христианском Предании появляется монашеская киновия как образец для жизни верующих в миру. А когда христиане оказывались в ситуации порабощения или преследований (как при власти турок в Греции или при враждебных христианству тоталитарных режимах ХХ века), христианская нравственность опять начинала действовать как противоэтика в сравнении с этикой окружающего мира. В этих случаях обычно отмечается некий кризис, но одновременно и некое обновление в нравственной жизни верующих на харизматическом уровне.
Однако в общем можно отметить, что в средние века этика даже в своей традиционной форме, несмотря на все систематизации и рационализации,
|
Оставить комментарий к статье
|
|
