|
|
Статьи, Анализы, Обзоры
Третий признак терроризма представляется парадоксальным, но убедительно доказывающим, что терроризм не является сугубо «социологическим феноменом». В соответствии с внутренним характером терроризма, а именно с его кровавой жестокостью вне всяких правовых норм, терроризм никогда не может стать подлинно «популярным». По этим же причинам можно говорить о несуразности термина «культура терроризма» или «культурный» терроризм.
При отсутствии влияния государства и средств информации население в основном спонтанно и настойчиво отвергает террористические покушения и их террористических инициаторов. Кроме того, террористические покушения почти всегда дискредитируют пропагандистски представляемые их зачинщиками цели. По своей сущности терроризм совершенно не достигает цели как средство получения политической поддержки какой-то части населения и, тем более, большинства населения.
Без всякого сомнения, палестинский терроризм нанес непоправимый ущерб делу палестинцев, тогда как определенные круги израильского руководства извлекли из него огромную политическую, а также и военную пользу. Аналогично террористические акции Ирландской Республиканской Армии (ИРА) существенно повредили ирландцам в Северной Ирландии, тогда как британское руководство политически весьма выиграло от них. Если таким образом терроризм неизбежно дискредитирует террористических деятелей и пропагандируемое ими «дело», то возникает в этой связи вопрос: кому полезен терроризм? Современный терроризм выходит за рамки категории «гражданской войны», в которой многочисленные политические силы насильственно борются за достижение власти внутри государства, но при этом рассчитывают на поддержку возможно большего числа населения. Современный терроризм, таким образом, не приносит «пользы» террористам, но террор может дестабилизировать и ослабить государство и экономику. Государственная, хозяйственная и культурная элита может быть запугана, и ее дееспособность может быть существенно заморожена. Снова возникает мысль о «заинтересованных третьих лицах», которые, находясь «извне», добиваются дестабилизации и ослабления государства терроризмом.
Либиг, утверждая, что терроризм является формой малой войны, выделяет логическую связь с общеизвестным определением Клаузевица, согласно которому терроризм должен быть «продолжением политики другими средствами». Однако терроризм представляет собой не насильственное «продолжение» пропагандируемого террористами политического «дела», а «служит» политическим целям или государственным интересам «заинтересованных третьих лиц». В этом смысле вполне уместно использовать понятия терроризма и «суррогатных военных действий» как синонимы. Терроризм является косвенным потенциально высокоэффективным способом дестабилизации и ослабления враждебного государства, не переходя порога открытой враждебности.
Правильность определения Клаузевица, что война во всех ее проявлениях (включая малую войну и терроризм) - это «продолжение политики», не вызывает сомнения. Но «политика» здесь относится не к пропагандируемому террористами «делу», а к политическим интересам и целям власти, которую контролирует, направляет и устанавливает терроризм. В этом смысле мы имеем дело с политикой как единством политических, экономических, социальных и культурных функций государства. Содержание политики государства определяется, в первую очередь, тем, имеет ли место экономическое, социальное и культурное развитие или их противоположность.
Американский политолог профессор
Адда Б.Бозман
, в своем докладе «
Гидра кровавой бойни – международные связи терроризма и других операций малой интенсивности
», указывает на то, что Византийское царство пришло к процветанию за счет комплекса дипломатических приемов, «активных мер» службы информации, психо-политических операций и нерегулярных военных действий, включая государственный терроризм. При этом Византия разработала «огромный арсенал стратегических принципов и приемов деморализации, ослабления и обхода» потенциального врага. Византия предпочитала косвенную военно-политическую борьбу прямому использованию своих существенно ослабленных вооруженных сил. В расплывчатой зоне между войной и миром нерегулярные политико-военные операции были основой ее успешной внешней политики. Эта «византийская модель» позволила Византии продолжать существовать столетия, несмотря на возрастающее экономическое истощение и явный упадок. Эта политика продолжала затем проводиться – снова в течение столетий – республикой Венеция.
Также
М.Либиг пришел к выводу, что сегодня на исходе двадцатого столетия роль государства-террориста играют не столько США, сколько Великобритания с «ее неформальной империей»
, Великобритания, представляющая собой олигархию, в которой основой политики является стратегическая предпосылка «отрицательно определяемой относительной силы».
Англо-американская политика последних десятилетий, ставшая более агрессивной при поддержке правительств Маргарет Тэтчер и Джорджа Буша, имела общий геополитический фон: в Восточной Европе и на территории Советского Союза настаивать на последовательном проведении политики радикальных «реформ», направленных на создание рыночной экономики. С тех пор, благодаря «шоковой терапии» Международного валютного фонда, Восток Европы, и в первую очередь, Россия, а также и другие страны-преемницы Советского Союза претерпевают беспрецедентный в истории процесс экономического упадка с деиндустриализацией, массовой безработицей, параличом инфраструктуры и культурного отрыва от исторических корней.
Именно это состояние социально-экономической разрухи и политического ослабления России является одной из основных стратегических целей британской геополитики. В начале 90-х она получила дополнительный импульс, потому что при президенте Джордже Буше-старшем с 1989 по 1993 гг. правительство США строго придерживалось геополитических указаний британского истеблишмента. С момента вступления в должность Билла Клинтона сохранявшееся при Буше господство британских позиций в американской внешней политике и политике безопасности было поставлено под вопрос. Этот факт с 1993 г. имеет очень большое значение и для вопроса нерегулярного ведения борьбы, однако, к сожалению, часто игнорируется или учитывается в недостаточной степени. И это имеет фатальные последствия для развития фактического международного положения.
Помимо организации в России социально-экономической разрухи и истощения страны, направлением второго главного удара британской геополитики также стало ослабление вновь воссоединившейся Германии. При этом Лондон мог рассчитывать на надежную поддержку французского президента Франсуа Миттерана. С 1989 г. при Миттеране и его преемнике Жаке Шираке развивалось все более ярко проявляющееся возрождение англо-французского
|
Оставить комментарий к статье
|
|
